|
Как вам, деточки, рассказать...
Наш разговор доставил Вере Владимировне Дворниковой немало горьких минут.
-Накануне вашего прихода ночь не спала, - сказала она, - Последний раз об этом
рассказываю. Столько боли! Сил уже нет вспоминать:
С чего начать? У нас хранится старинная фотография, которой, наверное, лет
двести. На ней родные моего отца - их семья всегда проживала в Петербурге. Мама
моя родом из села Михайловского, это Пушкинские места. Семья была бедная,
многодетная, раскулаченная. Оставаться там - значило медленно умирать. И мама
уехала в Питер, который к тому времени стал Ленинградом - помогать родственнице
нянчить детей.
Когда маме было 16 лет, вышла она замуж. Через год я родилась, потом Валя, Витя:
В июне 1941-го мы отдыхали в пионерском лагере. Настроение у ребят оказалось
приподнятое: по радио же говорили - враг будет разбит, победа будет за нами.
Потом начались бомбёжки, и мама решила забрать нас. Когда она приехала, то
узнала, что посёлок разбомбили, а все, кто остался жив, спрятались в лесу. Я
этого не помню, а для мамы было большое потрясение. Но худшее ждало семью
впереди
В первые же месяцы войны, разгромили все склады, продукты стали давать по
карточкам. Сперва 175 грамм, а потом по 125 грамм хлеба на человека. Кусок был
маленький, немного побольше спичечной коробочки. У нас в семье были только
иждивенцы и хлеба мы получали совсем мало.
Запомнилось, что раз в месяц нам давали по 100 граммов сушеной рыбы - это значит
полкило на нас пятерых, на семью. А продавщица, когда я дала ей карточки,
ошиблась, взвесила килограмм. Как у меня в душе всё боролось: сказать - не
сказать. И всё -таки, я выдавила из себя: <Тётя, нам надо только полкило рыбы>.
Потом я об этом своим ученикам рассказывала. Малыши, известно, народ глупый. То
ручку друг у друга возьмут, то тетрадку. Я им про эту рыбу говорила, что даже в
таких условиях мы росли честными, и дети мои тоже были честными.
С началом войны отца сразу мобилизовали. В лесах, под землей был построен
военный завод, где ремонтировали танки, самолеты. Там он и работал.
В феврале 42-го папу рабочий привез на санках, сказал:
-Ксения, Володя всё равно не жилец, так пусть умрёт среди своих.
Когда папа скончался и лежал дома - мы не плакали, не страшно было, все чувства
притупились. Не сразу его смогли похоронить, только через некоторое время.
Мне 12 лет тогда было, сестре Вале - 10, а Витеньке - 3 годика. Он вскоре после
папы умер. Сидел на стуле, укутанный - и просил: <Мама, дай корочку хлеба:> Так
с этими словами и умер.
Вера Владимировна заплакала навзрыд.
-Первое время, как только радио предупреждало о бомбёжке, мы бежали в убежище. -
продолжила она, - А потом, когда папа и братик умерли - мы уже никуда не ходили
- убьёт так убьёт.
Ни тепла не было, ни воды, ни света. Мама ходила с ведром и саночками на Неву.
Съели мы и собаку нашу и кошку. Когда еще папа был жив, он принёс буржуйку, и мы
в ней всю мебель стопили, какая была.
Папу и братика мы хоть знаем, где похоронили, а дедушка с бабушкой ушли и не
вернулись. Наверное, умерли где-то по дороге, их потом подобрали.
Больше всего запомнилось, как я сама умирала. Темно, но мама засветила лампадку,
я лежу и вижу этот маленький огонёк сквозь туман полубеспамятства. Чувствую, как
по всем жилкам, по всем суставам разливается холод, останавливается сердце.
-Мама, - говорю, - Я умираю:
Чем в таких условиях могла мать помочь своему ребёнку? И мама слёзно меня
попросила: <Молись, доченька. Читай <Отче наш>.
Прежде бабушка нас водила в церковь. Я знала немного, но <Отче наш> помнила.
Начала читать совсем беззвучно, сил не было - одними губами. И произошло чудо. Я
физически ощутила как по жилочкам пошло тепло, вся я будто ожила, проснулось
сознание.
С той поры я верила, что Бог нас не оставит. И он нас берёг, а семье предстояло
пережить еще много-много.
В апреле 42-го нас вывезли по Ладоге. Тётя велела:
-Ксения, увози детей, они здесь умрут.
Мама мне дала чайник в руки - и всё. Никаких вещей брать было нельзя, да и не
было у нас ничего. Посадили нас на открытые грузовики, тесно-тесно друг к другу
прижали, даже дышать трудно было. Машины ехали, слева, справа, каждая выбирала
свою дорогу. Был апрель, лед уже таял, стояла вода. Смотрю, одна машина под лед
ушла, другая. А мне не страшно.
Привезли нас на Финляндский вокзал, дали кулеша, он жирный, кто-то умер, кто-то
стал мучиться животом.
Потом посадили в телячьи вагоны, и тоже тесно-тесно всех напихали. Помню,
девочка сползла и упала. Она не могла подняться, её ручонка все скребла по моей
ноге. Её затоптали. На каждой станции двери открывали с вопросом: <Мертвецы
есть?> И выгружали тех, кто умер.
Приехали мы к знакомым, в посёлок. Местная больница забита, нас не приняли. Мама
попыталась устроиться в деревню на работу, пошла, а там нужно было перебираться
по разрушенному мосту через речку - по одной доске. Она поняла, что мы с
сестрёнкой ни за что не перейдём. Вернулась.
Потом все-таки нашла себе работу - свинаркой. Нас она оденет, посадит на
солнышко, на завалинку. А сил нет сидеть, мы падаем, встать не можем. Местные
ребятишки кричат: <Скелеты! Скелеты!>
Тогда маме посоветовали привести нас в больницу и посадить на крыльцо, как
подкидышей - мол, не откажут, примут. Действительно, нас положили, стали лечить.
Капельницы ставили, питание дали хорошее, даже белые булочки, а мы уже не могли
есть. Практикантов водили на нас смотреть. Врач велела забрать нас - всё равно
умрем. Так уж лучше дома.
Мама меня и Валю домой привезла, а в это время она купила чёрную козу. Молоко
этой козы и зелень весенняя оказались спасением для чуть живых детей. Потом,
спустя время, увидели нашего лечащего врача, подбежали к ней. А она нас не
узнает.
--Да это же я, - говорю - Вера Стафьярова!
Она заплакала, и начала нас обнимать.
Когда мама вышла замуж, мы стали переезжать туда, куда направляли её мужа - он
работал в управлении шоссейных дорог. Я поступила в педучилище. Девочки вокруг
были деревенские, они говорили : <Идуть, поють> А у меня сформировалась
правильная, ленинградская речь Я стала лучшей ученицей, еще и девчатам помогала
- они, в конце концов, чисто заговорили.
В Жигулёвск приехали опять-таки благодаря отчиму. Я работала учительницей
младших классов в школе № 7, потом заведующей садиком <Дружные ребята>, потом в
экскурсионном бюро на ГЭС, и оттуда уже ушла на пенсию. Трое детей, шестеро
внуков, пятеро правнуков. Все они заботятся обо мне. Так что я счастливый
человек. Только про Ленинград вспоминать не могу. Это - в последний раз.
Записала
Т. СВИЧКАРЬ
Если Вы хотите разместить свою статью, пожалуйста, зарегистрируйтесь, после чего войдите в личный кабинет и добавьте статью
Если Вам понравилась статья, проголосуйте за нее